О войне и революции - Страница 1

К оглавлению

1

М.Горький

О войне и революции

Московский извозчик: шерстяная безглазая рожа; лошадь у него - помесь верблюда и овцы. На голове извозчика мятая, рваная шапка, синий кафтан под мышками тоже разорван, из дыры валяного сапога высунулся - дразнит грязный кусок онучи. Можно думать, что человек этот украсил себя лохмотьями нарочито, напоказ:

"Глядите, до чего я есть бедный!"

Он сидит на козлах боком, крестится на все церкви и ленивенько рассказывает о дороговизне жизни, не жалуется, а просто рассказывает сиповатым голосом.

Спрашиваю его: что он думает о войне?

- Нам - что думать? Царь воюет, ему и думать.

- Газеты - читаете?

- Мы - не читающие. Иной раз в чайной послушаешь: отступили, наступили. Газета - что? У нас в деревне мужик один врёт много, так его зовут - Газета.

Он чешет кнутовищем под мышкой и спрашивает:

- Бьёт нас немец?

- Бьёт.

- А у кого народу больше: у нас али у него?

- У нас.

Помахивая кнутом над шершавым крупом лошади, он философски спокойно говорит:

- Вот видишь: в воде масло не тонет...

Парикмахер, брея зелёного таможенного чиновника, уверенно говорит:

- Ко-онечно, немцы вздуют нас, они нас всегда били...

Чиновник возражает: нет, били и мы их, например - при императрице Елизавете нами даже Берлин был взят.

- Не слыхал, - говорит парикмахер. - Хоша сам - солдат, но про этот случай - не слыхал!

И - догадывается:

- Может, это для утешения нашего выдумано, чтобы дух поднять?

А в прошлом году, после объявления войны, этот парикмахер рассказывал мне, как он стоял на коленях перед Зимним дворцом и, обливаясь слезами, пел "Боже царя храни".

- Душа пела в этот час великой радости...

В саду, против Народного дома, группа разнообразных людей слушает бойкую речь маленького солдатика. Голова его забинтована, светлые глазки вдохновенно блестят, он хватает людей руками, заботясь, чтоб его слушали внимательно, и высоким тенорком сеет слова:

- Фактически - мы, конечно, сильнее, а во всём остальном нам против них - не устоять! Немец воюет с расчётом, он солдата бережно тратит, а у нас - ура! И вали в котёл всю крупу сразу...

Большой, крепкий мужик, в рваной поддёвке, говорит веско и басовито:

- У нас, слава богу, людей даже девать некуда; у нас другой расчёт: сделать так, чтоб просторнее жилось.

Сказал и смачно зевнул. Хотелось бы слышать в его словах иронию, но лицо у него каменное, глаза спокойно-сонны. Серенький, мятый человечек вторит ему:

- Верно! Для того и война: или землю чужую захватить, или народу убавить.

А солдат продолжает:

- К тому же сделана ошибка: отдали Польшу полякам, они и разбежались, те - к ним, эти - к нам, ну и путаются: своему своего неохота бить...

Большой мужик убеждённо и спокойно говорит:

- Заставят - будут! Было бы кому заставить, а бить - будут. Народ драться любит...

И вообще об этой гнусной, позорной бойне "обыватели" говорят как о событии совершенно чуждом им, говорят, как зрители, часто даже со злорадством, но - я не понимаю: куда, на кого направлено это злорадство? Вовсе не заметно, чтоб критика "власти" усиливалась и отрицательное отношение к ней росло. Развивается отвратительный, мещанский анархизм.

Сопоставляя его с мнениями рабочих, ясно видишь, насколько неизмеримо выше развито у последних понимание трагизма событий и даже чувство "государственности" или, точнее, человечности. Это заметно даже у "неорганизованных", не говоря уже о партийцах, как, например, П.А.Скороходов. На днях он рассуждал:

- Как класс - мы от военного погрома выиграем, и это, конечно, главное. А всё-таки душа - болит! Стыдно, что воюем. И так жалко народ сказать не могу. Ведь подумайте, гибнут самые здоровые люди, а им завтра работать. Революция потребует себе самых здоровых... Хватит ли нас?

Хорошо понимает значение культуры:

- Это глупо - говорить, что культура буржуазна и мне вредна. Культура - наша, законное наше дело и наследство. Мы сами разберём, что лишнее и вредное, сами и отбросим. Сначала надо поглядеть, что чего стоит. Кроме нас, никто не смеет распоряжаться. Недавно у нас, на Сампсониевском, один мил друг часа полтора культуру уничтожал, я думал: человек этот хочет доказать мне, что лапоть лучше сапога. Учителя, тоже! Уши рвать надо таким...

Профессор 3., бактериолог, рассказал мне:

- Однажды, в присутствии генерала Б., я сказал, что хорошо бы иметь обезьян для некоторых моих опытов. Генерал серьёзно спросил:

- "А - жиды не годятся? Тут у меня жиды есть, шпионы, я их всё равно повешу, берите жидов!"

- И, не дожидаясь моего ответа, он послал офицера узнать: сколько имеется шпионов, обречённых на виселицу? Я стал доказывать его превосходительству, что для моих опытов люди не годятся, но он, не понимая меня, говорил, вытаращив глаза:

- "Но ведь люди всё-таки умнее обезьян; ведь если вы вспрыснете человеку какой-нибудь яд, он вам скажет, что чувствует, а обезьяна - не скажет!"

- Возвратился офицер и доложил, что среди арестованных по подозрению в шпионаже нет ни одного еврея, все цыгане и румыны.

- "И цыгане - не годятся? - спросил генерал. - Жаль!.."

Вспоминая о евреях, чувствуешь себя опозоренным.

Хотя лично я, за всю жизнь мою, вероятно, не сделал ничего плохого людям этой изумительно стойкой расы, а всё-таки при встрече с евреем тотчас вспоминаешь о племенном родстве своём с изуверской сектой антисемитов и - о своей ответственности за идиотизм соплеменников.

Я честно и внимательно прочитал кучу книг, которые пытаются обосновать юдофобство. Это очень тяжёлая и даже отвратительная обязанность - читать книги, написанные с определённо грязной целью: опорочить народ, целый народ! Изумительная задача. В этих книгах я ничего не нашёл, кроме моральной безграмотности, злого визга, звериного рычания и завистливого скрежета зубов. Так вооружась, можно доказывать, что славяне да и все другие народы тоже неисправимо порочны.

1